Геноцид на территории Осиповичского района

      Установлено, что на территории района на период возбуждения уголовного дела проживали 58 бывших узников фашистских концлагерей, тюрем, гетто и бывших несовершеннолетних узников, 8 ветеранов Великой Отечественной войны.

   В рамках расследования уголовного дела допрошены 87 потерпевших, свидетелей и лиц, обладающих информацией о фашистских злодеяниях.

     Необходимо отметить, что работа по уголовному делу представляет определенную сложность, так как, прошло много времени, осталось мало людей, которые могут рассказать о событиях тех лет. Многие в силу состояния своего здоровья тяжело вспоминают события времен войны и не могут давать о них показания.

    На сегодняшний день на территории района находится 28 учтенных мест захоронений времен ВОВ, в которых захоронено 4423 человека, из которых 2360 – мирные граждане. Установлены 2 ранее неизвестных захоронения.

    Следует отметить, что согласно актов Чрезвычайной Государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников на территории Осиповичского района погибло 1979 мирных граждан, т.е. значительно меньше, чем установлено по захоронениям.

     Проверяются сведения о сожжении немецкими захватчиками населенных пунктов. Установлено, что частично или полностью сожжено 78 населенных пунктов Осиповичского района.

   Уничтожение населенных пунктов вместе с жителями предпринималось с целью устрашения мирного населения, лишения партизан их резервов, опорных пунктов, продовольственных баз, поддержки со стороны населения.

     К примеру в годы ВОВ жители д.Брицаловичи оказывали поддержку партизанскому отряду имени К.К.Рокосовского, который размещался в лесах вблизи указанной деревни. В январе 1943 года немецко-фашистские захватчики совместно с полицаями расстреляли мужчин деревни и семьи партизан. На следующий день каратели осуществили неудачный налет на партизанский отряд. Поле этого вернулись с деревню и продолжили свои преступные действия. Всех жителей д.Брицаловичи, включая пожилых и детей согнали в сарай и подожгли его. Всего было расстреляно и сожжено живьем 667 человек.

    Аналогичные преступные деяния в годы войны были совершены в деревнях Лочин, Бозок, Лозовое, Большая Горожа. Многие деревни в настоящее время отсутствуют, и их местонахождение устанавливалось по довоенным картам и изучением материалов архивов.

    Государство обеспечивает сохранение исторической правды и памяти о героическом подвиге белорусского народа в годы Великой Отечественной войны.

   В нашем государстве уделяется особое внимание сохранению исторической памяти, недопущению реабилитации нацизма, в том числе на законодательном уровне.

Сожженные деревни

По состоянию на 2022 год в Республиканскую электронную базу данных «Белорусские деревни, сожженные в годы Великой Отечественной войны» занесено 83 населенных пункта из Осиповичского района

Сожжённые в годы Великой Отечественной войны и не восстановленные деревни Осиповичского района

Бортное,  Дарагановский сельсовет. Находилась на 1 километр восточнее от деревни Межное (Мяжное). В январе 1943 года немецко-фашистские оккупанты погубили 98 жителей деревни и сожгли 18 дворов. В 1967 году на месте сожжённой деревни установлен обелиск.
Веселово,  Лапичский сельсовет. Находилась на 3 километра северо-восточнее от деревни Лочин (Лочын). В мае 1943 года немецко-фашистские оккупанты погубили 60 жителей и сожгли деревню, 15 дворов.
Май,  Осиповичский район. Посёлок Май был сожжён полностью 14 января 1943 года. Сгорели 17 дворов и 51 житель. Установлен общий памятник погибшим мирным жителям посёлка Май и деревни Большая Горожа.
Маковье, Погорельский сельсовет. Находилась на 10 километров северо-западнее от деревни Лозовое (Лазовае). Немецко-фашистские каратели 09.01.1943 г. сожгли деревню вместе с её жителями. Погибло 229 человек, сожжено 48 дворов. В 1968 году на месте сожжённой деревни установлен обелиск.
Сторонка, Корытненский сельсовет.  Находилась на 4 километра юго-восточнее от деревни Старое Село (Старое Сяло). В 1943 году немецко-фашистские оккупанты погубили 101 жителя деревни и сожгли 36 дворов.
Викторово, Погорельский сельсовет. Деревня Викторово была сожжена немецкими карателями 10 мая 1944 года вместе с деревнями Попова Гряда, Полядки и Бозок. Были сожжены 19 дворов. 98 мирных жителей сгорели заживо.
Осы, Корытненский сельсовет. Деревня Осы была полностью сожжена 20 января 1943 года во время карательной операции. Все 12 дворов были сожжены, убито 2 жителя, остальные успели скрыться в лесу.
Межное, Дарагановский сельсовет. 20 января 1943 года полностью сожжена деревня Межное. Погибло 86 мирных жителей и сожжены все 60 дворов. В 1983 году на братской могиле установлен обелиск. В одном из документов сообщается, что после войны деревня отстроилась и в 1969 году насчитывала 20 дворов.
Чарот, Погорельский сельсовет. Деревня Чарот была сожжена 7 января 1943 года. Сгорели все 8 дворов.
Полядки, Погорельский сельсовет. Деревня Полядки горела дважды: в ноябре 1943 года и полностью была сожжена 9 мая 1944 года. Заживо в огне погибли 74 мирных жителя, из них 48 детей. Фашисты сожгли 41 двор. Деревня упомянута в Хатыни на "Деревьях Жизни".

Родом из сожженной деревни

 Подвойская С. Д. (род. в 1930 году в д. Бозок Осиповичского района. Проживала по адресу: г. Осиповичи ул. Сумченко д.16 кв.7).

Подвойская (Шадуро) Софья Даниловна вспоминала:

«Годы Великой Отечественной войны принесли нам много горя и страдания. До осени 1942 года моя семья проживала в д. Бозок. Однажды в деревню нагрянули фашисты уничтожать красноармейские и партизанские семьи (из нашей семьи два старших брата воевали на фронте, а отец и третий брат Володя, 1926 года рождения помогали партизанам). Нас предупредили связные и сказали немедленно уходить. Мы еще успели убежать в лес, чудом спаслись. А дом немцы спалили».

Трагедия и боль

Трагедия деревни Брицаловичи

Брицаловичи располагается среди лесов в 20 километрах к юго-западу от Осиповичей.

В годы немецко-фашистской оккупации ее жители оказывали всестороннюю поддержку партизанам. Партизанский отряд № 211 имени К.К. Рокоссовского под командованием жителя этой деревни Р. Н. Борозны располагался в смежных с деревней лесах и в своем составе имел многих из ее жителей.

Гитлеровцы решили разгромить отряд и уничтожить д. Брицаловичи как его опорный пункт. За несколько дней до прихода карателей в деревне был размещен небольшой гарнизон оккупантов. Чтобы усыпить бдительность жителей, немецкие пропагандисты вели беседы с ними, убеждали отказаться от поддержки партизан, а последних призвали сложить оружие и переходить на сторону немецких властей, обещав всем работу и мирную жизнь.

Но в январе 1943 г. к занесенной снегом деревне незаметно подошел большой отряд эсэсовцев и полицаев. Они собрали мужчин, семьи партизан и расстреляли их в одном из сараев.

На второй день каратели совершили неудачный налет на партизанский отряд, после вернулись в деревню и продолжали свои преступные действия. Всех жителей, включая стариков и детей, они согнали в один сарай и подожгли его.

Всего было расстреляно и сожжено живыми 667 человек. Каратели забрали всех животных, а саму деревню сожгли полностью. Лишь единицам удалось спастись от мучительной смерти.

В послевоенное время Брицаловичи возобновились. Ее жители свято хранят память о своих погибших односельчанах.

МЕМОРИАЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС В Д. БРИЦАЛОВИЧИ

Трагедия деревни Лочин

7 мая 1944 г. немецко-фашистские захватчики оцепили деревню, согнали всех жителей деревни в 4 дома и в бани, избивали их, а после чего забили наглухо окна и двери и зажгли дома с живыми жителями. Стон и крик стал слышен за 4-5 км. Здесь погибло и варварски замучено 232 человека. Из них стариков от 50 до 70 лет — 31 человек, детей от 1 до 6 лет — 11 человек, детей от 6 до 14 лет — 32 человека. Так варварски замучил и сжег немецкий фашизм ничем невинное мирное население дер. Лочин Погорельского с/с.

Все имущество и продовольствие населения страны фашисты увезли с собой. Всего в деревне сожжено 48 домов.

Из воспоминаний уроженца деревни

Юрия Константиновича Кедича:

Я помню Лочин как большое поселение. В нем две улицы: одна длинная, с хорошими домами, другая короче, шла к ней от дороги под прямым углом. Дома на ней стояли не хуже, новенькие, построенные для жителей бывших хуторов. Была и третья улица. Ее звали «планировка», она находилась отдельно от первых двух и притыкалась к так называемому «двору» — бывшей барской усадьбе.

На «дворе» в длинном каменном доме, прозванном «барским» (позже я узнал, что это было действительно так), располагалась средняя школа, в которой я до войны успел закончить один класс.

Рядом со школой располагался старый парк с липовыми аллеями и находился колхозный двор с коровниками, кузницей, клетями и высокой силосной башней.

Неподалеку, на углу колхозного сада, высилось величественное каменное здание костела. Он был переоборудован под клуб, и мы, малыши, с удовольствием смотрели в нем кинофильмы.

Вокруг деревни (а расположена она в лесу) детям тоже было вольготно. Здесь вдоволь росло ягод: клюквы, черники, малины, смородины. Летом и по осени вместе со взрослыми любили мы собирать грибы.

Одного наши родители боялись-чтобы не ходили на озеро. Было оно рядом за кустарником и было коварным не только из-за воды, а и из-за торфянистых берегов и дна (противоположный от деревни его берег на длинные километры переходил в болотистое болото).

Но беда пришла не со стороны озера, а из черной тарелки репродуктора, откуда 22 июня 1941 г. впервые для нас прозвучало слово «война». Правда, война это была где-то там, далеко, на Западе, и нам казалось, что до нас она никогда не дойдет и привычный ход нашей детской жизни не будет нарушен. Но все произошло так, как никто и предполагать не мог.

Хорошо помню солнечный июльский день, когда я впервые увидел оккупантов. Небольшое немецкое танковое подразделение завернуло в деревню и принесло предчувствие неминуемой беды. Она не заставила себя ждать. Деревенская женщина бросилась из деревни бежать в лес и была убита автоматной очередью. Это была первая жертва войны, которую я видел своими глазами.

Немцы побыли в деревне недолго, гарнизона не оставили, и позже я видел фашистов только во время налетов и блокад.

Уже в середине августа 1941 г. в окрестностях Лочина появились первые партизаны. Поскольку полицаев в деревне не было, партизаны держались довольно уверенно, и это вскоре стало каким-то образом известно фашистам.

7 января 1942 г. навечно осталось в моей памяти как «кровавая Коляда». Утром этого дня на восточную окраину деревни (Новый поселок и двор) налетели каратели. Они шли по улицам, врывались в дома и убивали всех жителей подряд. Потом поехали в деревню за озером — Веселово, где также устроили кровавую расправу. Возвращаясь через Лочин, они подожгли дома, в которых перед тем стреляли людей. Наша улица тогда почему-то уцелела.

Ища спасения, весной 1942 г. наша семья, как и некоторые другие из Лочина, поселилась в землянке на Болотном острове бугорок в лесном массиве между Лочином и деревней Снустик. Нам, малышам, в лагере нравилось. Здесь все было, пожалуй, как дома: паслись коровы, кудахтали куры, но лучше всего было в землянках, где были настоящие печки, на которых выпекался вкусный хлеб и даже булочки.

Лесная жизнь продолжалась до осени 1942 г., пока на наше лесное укрытие не напали фашисты. Благодаря Дозорам, охранявшим лагерь на опушке леса, его жителям удалось скрыться, но каратели сожгли лесное жилье дотла. Долго холодом в лесу оставаться было опасно, и женщины с детьми вернулись в уцелевшие дома в Лочине, а мужчины продолжали жить в шалашах.

Очередной налет на деревню произошел весной 43-го. Помню, уже начал таять снег. Утром мать разбудила нас: "Немцы стреляют! Бежим в лес!" Но сделать это было уже невозможно. Деревня была окружена, по ней велся плотный огонь не только из ручного оружия, а и из минометов. Возможно, кто-то довел немцам о том, что в деревне находятся партизаны.

На этот раз жителей согнали в конец деревни и построили в шеренгу. Офицер с черной повязкой на глазу шел вдоль нее и пальцем вызвал вперед то одну, то другую женщину. Отобранную группу, в которой оказалась и моя мать, построили в колонну по двое и под охраной погнали в деревню Снустик, где был немецкий гарнизон (больше мы матери не видели). Как только мы осиротели, отец снова забрал нас в лесной лагерь. Он находился у болотного канала, называвшегося стрелкой.

День 7 мая 1944 г. выдался солнечным, теплым. Лесной лагерь жил своей жизнью. Ничто не предвещало беды. Вдруг на опушке леса раздалась стрельба: немцы! Взрослые растерялись и взволновались, началась суета, все бросились бежать. Я с младшим братиком тоже побежал. Сердце разрывалось от страха. Мы бежали в сторону Выжаров (так называется уникальное урочище, где посреди болотной растительности расположены большие озерины воды).

Автоматные очереди раздавались все ближе и ближе. Рискуя утонуть в топи, мы бросились в глубь урочища, выбились из сил, опустились по горло в воду и притаились за ивовым кустом. Сквозь деревья было видно, что немцы идут в нашу сторону. Один из них в резиновых сапогах уже дошел до первой озерины и вдруг провалился в нее. Второй подал ему руку и вытащил на сушу. Видимо, перспектива погибнуть в трясине не очень радовала карателей. Они двинулись в обход Выжаров и это нас спасло. Как только стрелы начали отдаляться, мы пришли к выводу, что цепь направилась в сторону деревни.

Холод заставил нас вылезти из воды. Зуб на зуб не попадал. Одежда была влажной, тяжелой. Решили идти в сторону шалашей на стрелку. По дороге встретили старика по фамилии Верховень. Он спрятался в болотный мох и благодаря этому уцелел. Старик посоветовал нам отжать одежду, что мы и сделали. Может от этого, а может от быстрой ходьбы нам потеплело. Вскоре мы оказались у шалашей, где уже были и взрослые мужчины. Со стороны деревни слышались выстрелы. Меня подсадили на высокую сосну, чтобы я залез на вершину и посмотрел, что там делается. Все, что видел, я передавал вниз.

До деревни было километра полтора-два. Через ветки я видел, как у одного из домов собралась большая толпа людей. Вскоре он разделился на две части. Одна из них двинулась по дороге на деревню Погорелое, а вторая осталась у дома. Люди, оставшиеся в деревне, начали исчезать с улицы. Раздались выстрелы, и деревня начала гореть. Постепенно черные фигуры и машины карателей начали отход в сторону Погорелого и железнодорожной станции Уборок. Все произошло настолько быстро, что никто из нас в лесу не мог уяснить, что же произошло на самом деле.

Прошло два-три часа во мнениях и тяжелых предчувствиях. Взрослые решили осторожно проникнуть в деревню. Вечером они вернулись и рассказали, что в деревне не осталось ни жилья, ни жителей. В двух домах, которые к тому времени сгорели, были найдены человеческие останки.

Чуть позже от людей, которым удалось сбежать из колонны, гнавшейся в Погорелое, стало известно следующее. Блокировав деревню, каратели угнали всех жителей в центр и предложили старикам и детям отойти в сторону, мол для того, чтобы отвезти их в гарнизон на машинах. Остальным было предложено идти пешком. Как только эта колонна двинулась в сторону Погорелого, старикам и детям было приказано зайти в дома. Первые шли добровольно, остальных загоняли. Потом закрыли дверь и подожгли. Дедушки и бабушки горели вместе с любимыми внуками…

Колонна взрослых этого не видела. В это время она отошла от деревни может с полукилометра. В лесу, у кладбища, ее остановили и развернули в шеренгу напротив пулеметов. Видимо, немцы ждали, пока вернется часть палящих Лочин карателей, сельчане же решили, что наступила последняя минута, нервное напряжение достигло высшей точки. Тем временем все молчали, и только немецкий офицер с веткой в руке прогуливался вдоль строя. Вдруг произошло то, что никто не ожидал. Как только офицер поравнялся с сельчанином Барышевым, последний схватил с земли камень и с размаху ударил карателя по голове. Барышева тут же застрелили, а офицера подхватили под руки, и колонна двинулась дальше. Через пару дней сельчане решили похоронить героя, однако камень из его руки достать не удалось. Так и похоронили с камнем в руке…

Воспоминание о том трагическом дне постоянно идет со мною по жизни. Детская память навсегда сохранила запах едкого дыма пепелищ, где погибли ни в чем не повинные мои односельчане.

Деревня Маковье

Как и когда деревня Маковье появилась на карте нынешнего Осиповичского района, доподлинно не известно. Но на рубеже двадцатого века здешние земли принадлежали Марии Магдалене Радзивилл. К слову, поселок всегда «прятался» в лесу. В 1916 году в Маковье было 16 дворов и 93 жителя. В 1940-м — уже 48 хат, под крышей которых жили 248 взрослых и детей. Первый праздник Спаса — Маковей — был для них особенным, ведь именно он дал селу такое теплое название и каждый август радовал свежим медом и домашними угощениями.

Буквально с первых дней гитлеровской оккупации деревня оказалась одной из опор партизанского движения из-за месторасположения и настроений сельчан. Местные жители помогали партизанам чем могли — хлебом, одеждой, кровом. Среди воспоминаний, записанных школьными краеведами, есть история Галины Гуренчик. В начале 1940-х она была ребенком, но детская память сохранила многое: «Наша хата была самой крайней в деревне — буквально метров 30 от леса. Поэтому частыми гостями у нас были партизаны. Хорошо помню: чужой человек зайдет в хату — родители пошепчутся. Он — рюкзак на плечи, хлеба ему дадут. Папа был партизанским связным».

Запомнила женщина и тот момент, когда фашисты в первый раз вошли в родную деревню: «Мы сидели возле дома, папа что-то делал в сарае. И неожиданно - немцы из-под горки. Их было очень много. Знаете, впечатление страшное. Эти каски, все в черном, гул мотоциклов… Но в тот раз они нигде не останавливались — просто проехали мимо Маковья».

Детские предчувствия чего-то плохого, которые не покидали Галину, материализовались 9 января 1943 года. Фашисты пришли в маскхалатах и под дулом автоматов, под лай собак заставили сельчан собраться в недостроенном срубе. Вырваться из ада было нереально: фашисты и их приспешники облили бревна бензином и подожгли… В пламени погибло большинство жителей деревни, и их количество уточнялось еще не одно десятилетие. О трагедии Маковья в книге «Я из огненной деревни» поведал и Алесь Адамович. Писатель признался, что его потряс колодезный журавль — шест с раздвоенным концом, уходящим в небо, — все, что осталось от сожженной деревни. Что когда-то здесь жили люди, напоминало еще несколько одичалых яблонь да выбеленных дождями валунов.

Автор книги встретился с тогдашним пастухом Антоном Павловичем, который рассказал, что в войну был партизаном и оказался косвенным свидетелем трагедии родного села. По его словам, каратели оцепили поселок с самого утра: «Я из лесу бежал домой. Тут по мне — стрелять, я бросился в снег, удрал. Хотел семью забрать в лес, у меня двое деток было. Кружил по лесу, но выйти не мог — рисковал попасть под пули. А когда вместе с товарищами из отряда пришел обратно, увидел лишь догорающее пламя и обугленные останки». Партизаны похоронили земляков рядом с местом их гибели.

Согласно историческим справкам, сожжение Маковья и других окрестных деревень стало частью операции «Франц». В ней участвовали полицейские подразделения и подразделения СС, а также полицаи-добровольцы. В приказе № 36 военно-оперативной группы при Осиповичском подпольном райкоме КП(б)Б от 7 ноября 1943 года говорится, что «фашистский зверь смертельно ранен, но раненый зверь безумен и кровожаден. Гитлеровские головорезы, бессильные отразить сокрушающие удары Красной армии, изливают свою черную злобу на безоружных людей — стариков, женщин и детей… Мы являемся живыми свидетелями дикого фашистского террора на территории Осиповичского района. За время своего бандитского правления гитлеровские головорезы расстреляли, повесили и сожгли до пяти тысяч человек мирного населения нашего района. Особенно свирепствовали немцы в деревне Маковье, где ими расстреляно и замучено в один прием 173 человека.

Около агрогородка Гродзянка находится мемориал мирным жертвам войны деревни Маковье

Убийцы детей

Работая в интернете с документами по геноциду белорусского населения в годы Великой Отечественной войны, на сайте российского федерального проекта «Преступления нацистов и их пособников против мирного населения СССР в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.» координатор проекта «Электронная книга «Память. Осиповичский район» нашел  статью Максима Лужанина «Убийцы детей» (1946 год).

Автор — участник войны, белорусский советский прозаик, поэт, кинодраматург и переводчик, критик, заслуженный деятель искусств БССР, лауреат Государственной премии БССР имени Якуба Коласа — работал по горячим следам. В январе 1946 года состоялся Минский процесс — суд над 18 немецкими военными преступниками. Все осужденные признали свою вину в уничтожении мирных советских граждан, зверских расправах и издевательствах над советскими военнопленными, разрушении населенных пунктов, грабежах мирного населения и других проявлениях той бесчеловечной системы, которую мы сейчас называем нацизмом. Они раскаялись, возможно, даже искренне.

Оберштурмфюрер СС (соответствующее звание в вермахте оберлейтенант) Ганс Кок заявил: «Все те преступления, которые я совершил в России, я совершил не только через послушное выполнение тех приказов, которые давали мне начальники, но также из признания и выполнения расовой теории. Убивал и уничтожал также по собственной инициативе. <…> Много крови на моих руках. В данный момент жду смертного приговора».

Для 14 осужденных мерой искупления стала смертная казнь через повешение, остальные приговорены к 15-20 годам каторжных работ.

В статье Лужанина приведены конкретные факты истребления жителей Осиповичского района. Один из свидетелей упоминает наличие в Бобруйске так называемого «трудового лагеря» для мирных жителей деревень: «<…> бобруйский комендант Мол имел в подчинении несколько так называемых «трудовых лагерей». В самом городе (Бобруйске) на Базарной улице размещался большой лагерь, куда было согнано население целых деревень Осиповичского района с детьми. Там, в помещения, где с трудом могло поместиться 100 человек, начальник лагеря Бурхард загонял по 300. Они получали на день 100 граммов хлеба и такую поганую еду, что даже сами немцы называли ее помоями. Те заключенные, которые теряли работоспособность и не могли больше выходить на работу, а также физически слабые, передавались в специальные лагеря смерти, откуда уже никто живым не возвращался».

Но самые страшные строки автор приводит в конце статьи, когда цитирует фашистского палача, расстреливавшего матерей с детьми.

«<…> Ни разу не зашевелилась в черных сердцах хотя бы капля жалости к горькой материнской слезе, к предсмертному крику ребенка. Нет, их волновало совсем другое. Дети мешали убийцам механизировать расстрелы. Участник кровавой расправы в рогачёвском гетто Бурхард на суде заявил, что один из эсэсовцев жаловался ему, как неудобно было расстреливать детей, потому что они меньше ростом, чем взрослые. А грудных детей матери старались держать на высоко поднятых руках. Поэтому за один проход автоматной очереди палач не успевал убить всех, много детей оставалось живыми <…>».

Но некоторым карателям уничтожение детей казалось чем-то вроде спорта. Так было в Гродзянке Осиповичского района, когда пьяные полицаи начали пальбу по детям. Елизавета Богданович, тетя известной осиповичской поэтессы Лёли Богданович, пыталась прикрыть руками от пуль трех своих детишек (3, 5 и 6 лет). Не уберегла — убитых похоронили в одной могиле — и осталась жить далее с простреленной рукой, с тяжелым камнем на душе.

Ей посвящено стихотворение «Голубка. Баллада о матери», которое Лёля Богданович иногда читает на встречах со школьниками.

Об ужасном эпизоде уничтожения жителей деревни Маковье рассказала партизанка 44-го отряда Валентина Грязных (Илькевич):

«<…> Мы подобрали на дороге женщину, она была без сознания. Она не могла идти, она ползла и думала, что уже мертвая. Чувствует: кровь по ней течет, но решила, что это она чувствует на том свете, а не на этом. И когда мы ее расшевелили, она пришла немного в сознание, мы услышали. Она рассказала, как их расстреливали, вели на расстрел ее и пятерых детей с ней. Пока вели их к сараю, детей убивали. Стреляли и при этом веселились. Остался последний, грудной мальчик. Фашист показывает: подбрасывай, я буду стрелять. Мать бросила ребенка так, чтобы убить его самой… Своего ребенка… Чтобы немец не успел выстрелить. Она говорила, что не хочет жить, не может после всего жить на этом свете, а только на том… Не хочет… Я не хотела убивать, я не родилась, чтобы убивать. Я хотела стать учительницей. Но я видела, как жгли деревню… Я не могла крикнуть, я не могла громко плакать: мы направлялись в разведку и как раз подошли к этой деревне. Я могла только грызть себе руки, у меня на руках остались шрамы с тех пор, я грызла до крови. До мяса. Помню, как кричали люди… Кричали коровы… Кричали куры… Мне казалось, что все кричат человеческими голосами. Всё живое. Горит и кричит. Это не я говорю, это горе мое говорит…"